НУРИТ МАССОН СЕКИНЕ,

ЕЁ МОНСТРЫ И ЛИНИЯ ВРЕМЕНИ

Выставка Нурит Массон Секине «Человеческое сердце» в Музее сновидений Фрейда разместилась в завитринном онейропространстве, так сказать, прямо в его сне.

Выставка эта включила в себя две совершенно разные части: маленькие, не бросающиеся в глаза изображения «монстриков» и голубую линию, строго прочертившую пространство зала сновидений.

Небольшие картины с изображением монстриков нужно было искать, поскольку они незаметно вписались в привычные для посетителей музея образы виртуального сновидения Фрейда. Как говорится, жутковатые существа Нурит Массон Секине целиком и полностью вписались в гостеприимное пространство музея. К тому же  искать странных, чужих существ Нурит Массон Секине как раз совсем не нужно было – они сами неожиданно выглядывали, выскакивали, бросались в глаза из разных уголков завитринного пространства. Монструозность содержится не столько в изображении, не столько в образе, сколько в неожиданности его возникновения. В любой unheimliche фигуре эффект не в фигуре, а в том, что она бросается в глаза вдруг!

Чужие тем временем задавали вопросы: кто кого в этой жизни находит? Кто в онейродоме хозяин? Есть ли дом?

Вопросы эти можно было переадресовать голубой линии. Голубая линия говорит: «Никаких вдруг! Все строго, четко регулярно!»

Голубая линия придала музею совершенно новое измерение. Такого в сновидении Фрейда еще не было. Его прописала яркая регулярная линия. И линия эта не была красной линией закона. Это была голубая линия, которая своим свечением могла отослать к Новалису, к немецкому романтизму, но уже не только к его unheimliche составляющей, но и к романтизму как бессознательному самого психоанализа.

Линия не столько очевидно прочертила пространство, сколько придала завитринному, потустороннему, бессознательному измерение логического времени. Линия времени ритмична. Она состоит из регулярных интервалов. На первый взгляд, интервалы эти одинаковы. Но это лишь на первый взгляд. На взгляд второй, если брошен он неподвижным зрителем, – линия задает перспективу, в которой интервалы теряются. У линии в завитринном пространстве нет ни начала, ни конца. На взгляд третий, если брошен он движущимся вдоль витрины зрителем, интервалы линии отмеряют ход, и даже если сказать, что интервалы эти одинаковы, то ход одинаковым быть не может. Раз ход регулярным быть не может, то и интервалы не могут собраться в монотонное целое. Время выпадает из воображаемого измерения. Голубая линия привносит взгляд относительности Эйнштейна в сон Фрейда. Интервалы голубой линии неотвратимо вызывают эффект различия. Хотя бы по той причине, что на линию падает разный свет; и все, что мы видим, видим мы в том или ином свете. Хотя бы по той причине, что линия соседствует то с образами римских руин, то греческих богов, то посмертной маски Пушкина, то посмертной маски Курехина, и, наконец, она удаляется по ту сторону музея, в зазеркалье зазеркалья. Все, что мы видим, мы видим на фоне того, что взирает на нас.

Различие обнаруживается в повторении. Повторение повторению рознь, – вот что хорошо понимал Фрейд. Минимализм задним числом прописывает время, причем так, что оно неуловимо оказывается пропущенным между еще не и всегда уже. Время линии – отсутствие времени, – вот что хорошо слышал Ла Монте Янг. Одно и то же время спустя какое-то время перестает быть одним и тем же временем. В какой-то момент – и никогда не просчитать, в какой именно, – все меняется. Застывшее время превращается во время перемен. Движение, скорость движения готовит перемены, производит диалектическую реконфигурацию жизни и смерти.

Экспозиция Нурит Массон Секине придала музейному пространству два отчетливых регистра – регулярности и иррегулярности, различия в повторении, того, что оказывается различанием [différance] пространства и времени.

Виктор Мазин